Перейти к содержанию
Место встречи хороших людей

Блоги

 

Бесконечная история

Найдено на ЯПе. Удивительно. Впрочем, кому-то, видимо оказалось нужным. Ну тогда пусть полежит.  Часть первая
Притча об Утесе и Волне.
(вольный пересказ)

Давным-давно, в незапамятные времена в далекой южной стране жили Утес и Волна. Он был суров, силен и благороден. Она - игрива, красива и ветрена. И они любили друг друга. Волна прибегала к Утесу, игралась с ним, а он бормотал ей нежные слова, насупив мохнатые брови. Она звонко смеялась в ответ, обнимала его, своими прохладными руками остужая дневной зной и согревая долгими ночами. Утес был счастлив. А Волна. Ей все время чего-то не хватало. Ей казалось, что даже в минуты штиля, когда они расставались, она умирала. И она призывала: "Приди ко мне, упади в мои объятья! Пусть ты будешь существовать только для меня! Не будет этих гадких чаек, что кружат над тобой, не будет этого противного мха. Ты будешь только мой!"
"Это невозможно - отвечал ей Утес - мы итак всегда будем вместе. И всегда врозь".
Время шло. И однажды, подточенный Волной, Утес рухнул в море. И все. Не стало Утеса, не стало чаек, не стало мха, утих прибой. А что Волна? Она почувствовала себя обманутой. С кем же теперь она будет играться? Кто будет бормотать для нее прибоем и шелестеть галькой? Разочарованно плескалась она белыми барашками, ведь разве об этом она мечтала? 
И Волна очень скоро нашла себе новый Утес... Часть вторая
ЛЮБОВЬ И ОБМАН
(философская сказка)

Давным-давно, а может быть и совсем недавно, где-то далеко-далеко на юге, а может быть и совсем близко на севере, а может и вообще не на нашей планете в одном доме жила - поживала Любовь. Жила себе, поживала, давненько поживала, да в гости ко всем ходила. То в один дом заглянет, то в другой, и везде ей рады, везде встречают-привечают, на стол накрывают, выпить наливают да разговоры заводят. Куда не придет та Любовь - везде у людей лица просветляются, песни поют, смех везде слышится, да Счастье следом в дом стучится, а там глядишь и прибавление в семействе намечается. Вот так вот и жила Любовь на свете, да вдруг к ней однажды братец ее названный постучался, Обманом люди все его называли. Ну постучался он, посидел, да как часто в жизни бывает, загостился совсем. Да не просто загостился, а следом за ней ходить начал, постучится в дом, да спросит "А нет ли здесь сестрицы названной моей, Любовь кличут ее?" Ну а уж коли пришел, так и выпроводить его уже никак невозможно было. И сидит, и глазки строит, и хозяевам чего-то на ушко нашептывает, речи ласковые ведет, да вот только каждому разные. Кому и вовсе чушь всякую наплетет, а кому картинки непристойные покажет, одним словом - смуту сеет. Люди хмурятся, а ему в радость. И вот, где раньше смех слышался, теперь все больше брань, да ссоры пошли. И уж куда там теперь детей растить - свои бы головы уберечь. А все почему? Да потому все, что люди в дом свой Обман пустили, да сладким речам его поверили, коварным да бессовестным. Увидала Любовь такое дело, заплакала горькими слезами и пошла, куда глаза глядят… А братец ее следом увязался. Так вот и ходят они по свету теперь - куда Любовь заглянет, так и Обман уж тут как тут. А следом за ними Старуха с косой тащится - тех, кто Любви да Обману поверил, подбирает… Часть третья
А теперь о вечности.
(несвоевременные мысли)

Любовь переменчива и непостоянна, капризна и ветрена. Вот она была, а вот ее нет. Только что горел яркий костер и тут же - уже подернутые сединой угли. Ничего более временного, чем Любовь ни бывает. Бабочка-однодневка, присевшая в поиске нектара на цветок кактуса - вот что такое Любовь. Солнце, взошедшее на следующий день, осветит лишь хрупкое безжизненное тельце да увядшие лепестки, канувшие в вечность. Ничего более постоянного, чем Смерть нет. Она стирает все различия, устраняет все мелочное, все временное. Алый кратер раны, обложенный стерильными салфетками, пульсирующие артерии, но уже ты знаешь, что жизнь уходит из этого тела, как вода сквозь пальцы и все, собравшиеся вокруг, тщетно пытаются ее остановить, но все уже решено. Еще гудят аппараты, еще пищит кардиомонитор, еще вздымаются легкие, еще идет борьба, измученный организм бросает в бой армии кровяных клеток, но Смерть в этот раз оказывается сильнее. И хирург отбрасывает в сторону скальпель и в отчаянии смотрит на свои руки. Умелые руки, которые столько раз останавливали Смерть, в этот раз оказываются бессильны. В этот единственный раз, ставший для кого-то последним. Все знания, весь опыт, все силы оказываются ненужными и бесполезными. А за дверью операционной кто-то еще ждет, кто-то еще надеется на этот последний взгляд… Взгляд в вечность, откуда нет возврата. Щелчками тумблеров выключаются аппараты, убираются никчемные катетеры и капельницы, гаснет свет, и белая простыня навеки скрывает бессилие человеческих рук. Ты стоишь перед окном в полной опустошенности и куришь сигарету одну за одной, пытаясь понять, что же было сделано неправильно, когда же были упущены драгоценные секунды.
И это повторяется. Изо дня в день. Где-то в другом месте. Кусочек свинца разрывает нежную ткань, полутонным ударом раскалывает кости, в лохмотья превращая артерии и вены. Боль…страшная боль и желание смерти, как избавления…
Или столкновение хрупкого органического существа с бешено мчащейся массой неодушевленного металла. В одно мгновение человек превращается в искореженный мешок переломанных костей и крови. И вот уже на мокром асфальте бурые желеобразные сгустки. То, что жило, верило, мечтало, когда-то ходило в школу, кого когда-то баюкали в колыбели нежные материнские руки, рождалось в муках на свет, становится просто куском мертвой материи. Во имя чего? Для чего? Неужели только ради того, чтобы однажды пьяный ублюдок, вооруженный гением технической мысли, размазал все это по асфальту? Боже, сколько крови находится в человеке…
Смерть. У нее множество лиц. Но одно не забывается никогда. Маска вечности. Все становится мелким и ничтожным в сравнении с ней. И только Смерть безраздельно властвует над миром. Смерть, притаившаяся в каждом из нас. Вечность, на которую обречены мы все…Неизбежная и неотвратимая.

Mad  Doc

Mad Doc

 

Однажды...

(положу сюда, чтоб снова не потерялось, еле нашел) Однажды, ранним-ранним утром, когда ночь была уже на излете, а утро еще только пробуждалось, на берегу Тихого Океана стояла автомашина. Двигатель ее остывал после изнурительного, более чем тысячекилометрового перегона в маленький северный городок, расположенный далеко-далеко в горах, отчего он, собственно, и получил свое название. Перед машиной стоял человек, опершись о ее горячий капот, молча курил сигарету за сигаретой, сплевывал на песок и вспоминал. 
Он вспоминал такое же раннее утро 1 октября 199№ го года, когда неподвижная гладь сине-лазоревого моря смыкалась у горизонта с неправдоподобно прозрачным небом, а горы на противоположной стороне залива терялись в туманной голубой дымке, словно бы и не существовали вовсе. Был полный штиль и в воде, словно в зеркале, отражались хищные силуэты нескольких серо-стальных кораблей, стоявших на рейде напротив нефтебазы.
Чуть выше пляжа зеленой лентой к перрону подползла электричка, свистнула и тут же умчалась, унося ранних пассажиров за город. Человек перевел взгляд на женщину, спящую на разложенном переднем сиденье автомобиля. Ее черные, как антрацит, волосы разметались по спинке сиденья, грудь равномерно поднималась и опускалась, а длинные ресницы слегка вздрагивали во сне. Под укрывавшей ее легкой накидкой, женщина была совершенно обнажена. Мужчина помотал головой, отгоняя наваждение — ведь переднее сиденье машины сейчас было пустым, но оно все еще хранило запах ее тела. Он обошел вокруг, наклонился в приоткрытое окно, и вдохнул едва уловимый аромат. «Eclat Parfum de Paris». Он помнил этот запах, ведь это он подарил ей эти духи.
Несколько часов назад она еще была здесь, и мужчина вспомнил ее взгляд в зеркале заднего вида, полный отчаяния. Память настойчиво возвращала его в то, другое утро, когда тело, еще полное сладкой боли и усталости, напоминало о прошедшей ночи, готово было плакать и смеяться, рыдать и петь. Вместе с тем чувство непоправимой ошибки угнетало его сознание. Произошло то, чего не должно было происходить, то, на что оба они не имели права. Но, черт возьми, разве мог он отказаться от того, о чем мечтал и чего ожидал так долго и практически безнадежно? Разве мог он отказаться от мучительной дрожи и ощущения гибкого сильного тела, устремляющегося ему навстречу в едином порыве страсти?
Несколько часов назад, когда сумерки еще только опускались, его нога до отказа в пол вдавила акселератор газа, мотор радостно взревел всем своим табуном лошадиных сил, упрятанных под капот, колеса взвизгнули, и понесли его прочь из маленького северного городка, приютившегося у подножия высоких гор. Он боялся обернуться, он боялся увидеть в зеркале дом, уменьшающуюся на глазах лавочку возле подъезда, и маленькую фигурку возле нее. Он боялся, что не сможет вернуться туда, откуда начался этот длинный и мучительный путь. Когда, наконец, дом скрылся за поворотом дороги, мужчина остановил машину возле обочины, вытряс из пачки сигарету, первую из нескольких десятков, наполнивших эту длинную ночь и несколько минут сидел, уронив голову на руль. Все было кончено. Оставалась лишь серая лента дороги. Дороги, изученной им за последнюю пару лет буквально наизусть, вплоть до малейших выбоин асфальта, дорожных знаков и придорожных кафе.
А память.память с предательской любезностью напоминала ему о совершенно ином времени. О том времени, вернуть которое не было никакой возможности. О том времени, которое безвозвратно было утеряно среди сотен дней, тысяч часов, миллионов секунд, о том времени, которое оказалось ненужным никому, кроме него. О том времени, когда их обнаженные тела сплетались в едином объятии, когда его руки скользили по шелковистой глади ее тела, податливой и послушной, волнами сладкой дрожи отзывавшегося на движения его пальцев, и о том самом сокровенном, что только может происходить между мужчиной и женщиной, об их полном растворении друг в друге. О том, как их губы жадно и ненасытно стремились навстречу, словно путники в пустыне, обессилевшие от жажды с мучительной страстью припадают к воде вновь обретенного оазиса.
Стон, срывавшийся с губ женщины и ее прерывистое дыхание, и стук ее взволнованного сердца, которое он чувствовал под своей рукой, в упоении страсти ласкавшей её небольшие груди — все это вновь и вновь крутилось в его памяти, словно магнитофон с автореверсом, который по кругу гоняет одну и ту же кассету с одной и той же мелодией.
Незаметно подкравшаяся ночь разлила по небу фиолетовую краску и пятна звезд проступили сквозь ее темный бархат. Ровно гудел мотор, тихо шелестели шины, километр за километром проглатывая ставшую черной ленту дороги. Светлые пятна фар бежали впереди машины, на мгновения выхватывая из ночной темноты придорожные кусты, дорожные знаки, искорками зажигались в темном лесу глаза его любопытных обитателей. Где-то впереди ярко вспыхнула зарница, очертив силуэты далеких гор, предвещая скорую грозу. Дорога теперь поднималась на перевал, причудливыми изгибами петляя между распадков и горных вершин. Темнота ущелий манила, звала к себе, одно лишь неосторожное движение рулем и вся масса хитроумных агрегатов, проводов, электроники, стекла и стали, обычно именуемая автомобилем, закувыркается под откос, превращаясь в груду искореженного железного хлама, полыхнув внизу жарким погребальным костром. А ему, в паузе перед надвигающейся бурей привиделся краткий миг отдыха, когда они, уже утомленные друг другом, без сил лежали в объятиях, и ее голова прильнула к его плечу, а пряди черных волос касались его щеки. Они рассмеялись, как о чем-то малозначительном и несущественном, но их улыбки, немного виноватые, сказали друг другу больше всяких слов. «Почему мы так долго этого ждали?»- наконец сказала она и он улыбнулся в ответ. «Как мне хорошо сейчас с тобой». Это была неправда, и он это прекрасно понимал. Любые слова, сказанные сейчас, звучали ложью. Они оба это знали. Потому что придет утро и снова воздвигнет между ними каменные границы условностей, приличий, выдуманных законов, нелепых ограничений.
«Иди ко мне.» — прошептала она, и, протянув руки, обняла его за плечи, снова привлекла к себе горячим поцелуем влажных губ.
Первые крупные капли дождя ударили по лобовому стеклу словно градины, а в приоткрытое окно влетел резкий порыв холодного грозового ветра. Вспыхнула молния, фотографической вспышкой осветив ночное шоссе и одинокий серебристый автомобиль, мчащийся по нему. В небе столкнулись два паровоза. «ГРУХМ-М-М-М..» — протяжно и раскатисто сказало небо. Спустя мгновение косые струи дождя обрушились на притихший лес, забарабанили по крыше машины и по капоту, мозаикой раздробили ветровое стекло. Щетки «дворников», повинуясь движению выключателя, сдвинули их в сторону, но тут же на их месте стали образовываться новые прозрачные кляксы. Мужчине пришлось сбавить скорость — его едва не занесло на очередном крутом повороте, автоматическим движением руки он выправил машину и нервно закурил очередную сигарету.
Прерывистые вздохи женщины слились в один протяжный стон, прорвавшийся сквозь плотно сжатые губы, ее стройное тело выгнулось навстречу мужчине, ноги сплелись за его спиной, с силой прижимая его тело к низу живота, дрожь страсти пронизала ее сознание, фейерверком взорвавшись в голове и медленно отступила, оставляя после себя долго не проходящее ощущение сладостной истомы.
Гроза закончилась, оставив после себя ни с чем не сравнимое чувство свежести и обновления. Мокрое от воды шоссе блестело в свете фар, огни редких встречных машин двоились в зеркале ночной дороги. Воздух был наполнен ароматом свежеспиленного дерева, мокрой листвы, сырой земли и чего-то еще, совершенно неповторимого, пришедшего из далекого детства ощущения легкости и полета, уверенности и спокойствия, словно нашел давно потерянную любимую игрушку. Гроза уходила и горизонт светлел, постепенно освобождаясь от гнетущего бремени тяжелых свинцовых туч. Выглянула Луна, посеребренный ее призрачным светом автомобиль, не сбавляя скорости, проскочил спящий городок, раскинувшийся на равнине, сонные улицы которого подмигивали ему желтыми глазами светофоров, и устремился по широкой шестиполосной автостраде навстречу огромному, никогда не засыпающему городу, зарево которого уже вставало на горизонте.
Еще тяжело дыша, блестя в призрачном ночном свете капельками пота на шелковистой коже, она улеглась на его плечо, грациозно потягиваясь, как большая сильная кошка, и когда мужчина провел рукой по ее черным, как смоль волосам, разметавшимся по обнаженным плечам, она едва не замурлыкала от удовольствия. Подняв руку, она провела пальцами по его щеке и пробормотала «Мне было хорошо с тобой». Мужчина промолчал. Потому что он знал: пройдет всего несколько часов — и она скажет совсем другие слова, горькие, обидные и жестокие, и это все тяжелым грузом будет висеть между ними. Всегда. Он посмотрел в окно. Женщина уже спала. Начинался рассвет.
Маленький серебристый автомобиль проскочил мимо застывшего в вечном салюте поднятой руки бронзового человека, к которому раз в неделю приезжали счастливые пары, соскользнул с Седанкинского перевала и по пустынным широким улицам города устремился к Тихому Океану. И хотя в этот час ночь еще была полноправной хозяйкой, во всем уже чувствовалось наступление нового дня — поливальные машины смывали с мостовых города накопившуюся за прошедший день грязь и усталость, темные окна домов кое-где уже озарялись желтым электрическим светом, а дворники доставали свои неизменные метлы и совки. Начинался рассвет.
Однажды, ранним-ранним утром, когда ночь была уже на излете, а утро еще только пробуждалось, на берегу Тихого Океана стояла автомашина.Двигатель ее остывал после изнурительного, более чем тысячекилометрового перегона в маленький северный городок, расположенный далеко-далеко в горах. Перед машиной стоял человек, опершись о ее горячий капот, молча курил сигарету за сигаретой, сплевывал на песок и думал. В этот миг прошлое, настоящее и будущее сошлись в одной точке, именно здесь и именно сейчас. Он еще не знал ничего о том, что будет впереди, не знал, что сможет жить снова, не знал ничего о том, что еще готовит ему судьба. «Однажды — сказал человек сам себе. Однажды я сяду и напишу обо всем этом. Сяду и, не торопясь, напишу. Однажды.»
И однажды он это действительно написал.

Mad  Doc

Mad Doc